Как-то раз молодой, но опытный ипэшник Владимир Самокиш резко и критично высказался в отношении чиновников. Поскольку дерзкие мысли он поведал лично Виктору Крессу, то вскоре стал заместителем губернатора и сам превратился в чиновника. В интервью «ВЛФ» он никого ругать не стал, зато раскрыл влияние «черной» и «белой» бухгалтерии на успешность бизнеса, объяснил, почему из Томска не получается конфетка, и рассказал о финансовой пользе клубники.
Досье
Родился в Томске в 1975 году. В 1997 году окончил экономический факультет ТГУ. С 1993 по 2009 годы был индивидуальным предпринимателем и работал на руководящих должностях в бизнес-структурах. С 2009 по 2012 годы — замгубернатора Томской области по социальной политике. В 2015—2021 годах работал депутатом Думы Томска VI и VII созывов. Осенью 2021 года избран депутатом Госдумы VIII созыва по партспискам «Единой России». Женат, трое детей.
Детская зарплата — сгущенка и копченая курица
— Владимир Игоревич, расскажите, где и когда вы начали зарабатывать?
— Это было где-то в 1987—1988 годах, после 7-го класса, в 13 лет. Я учился в школе № 24, и на летней отработке мы помогали делать ремонт — выносили строительный мусор, что-то чинили, отбивали со стен старую известь и штукатурку. Работали по четыре часа в день, а в оставшееся время гоняли в футбол. Это называлось «летний трудовой лагерь». При этом нас хорошо кормили, наверное, самый первый заработок — это и есть та самая половинка копченой курицы и банка сгущенки. Сейчас смешно, но тогда казалось неплохой оплатой, потому что копченая курица в магазинах свободно не лежала.
— А денежные награды в детстве получали?
— У родителей имелся мичуринский участок площадью шесть соток, где примерно сотки полторы мы засаживали клубникой. Помню, что в 1987—1988 годах вырос просто безумный урожай ягоды. А в стране боролись с самогоноварением, и сахар был в дефиците, поэтому мы не знали, куда девать клубнику. Для начала мы ею просто объелись, став красными от диатеза. Затем принялись сдавать в заготовительную контору по 2 рубля 50 копеек за кило.
В том же возрасте случилась у меня другая агрокультурная история, связанная уже с облепихой. Кто собирал эту ягоду, знает, что это крайне тяжелый труд. У нас на участке росло 11 хорошо плодоносивших деревьев, которые мы даже не успевали все обобрать. А у меня хорошо получалось: за 7-8 часов я мог собрать целое ведро, что для ребенка очень быстро. И с родителями договорился: ведро я собирал для семьи, а второе мне разрешали продать. Для этого я приезжал на площадь Южную, где стояли ряды торговавших мичуринцев. Облепиха стоила 27—28 рублей, но обычно ее не отдавали вместе с ведром, а высыпали в тару покупателя. А неподалеку свободно продавалась дешевая пластиковая тара, поэтому я ко всеобщей выгоде предлагал ягоду вместе с новым ведром по 30 рублей. Часть вырученных денег шла на покупку нового ведра.
— Завидная для ребенка коммерческая смекалка.
— В этом плане самой запомнившейся стала поездка в Польшу в рамках школьного обмена в 1991 году. Визит длился больше месяца, а полякам летом требовалась рабочие руки в полях. Это был знакомый мне сбор клубники. Лагерь человек на сто, всем выделили участки, платили очень хорошо. Но я знал, что немытую клубнику есть нельзя, а многие собирающие не могли себя остановить в желании отведать ягоды. В результате многие получили из-за этого физиологические проблемы, даже упала производительность.
— Стали лидером, пока другие болели?
— Да, с самого утра шел на поле и только успевал выставлять полные корзины клубники перед принимающими. Кстати, родители, собирая нас в дорогу, надавали разных электроприборов — утюгов, кипятильников и прочего, что у нас еще стоило копейки, но хорошо ценилось в Польше. Однако в деревне, где нас поселили, не имелось рынка, поэтому мы с товарищем повезли продавать это добро прямо в Варшаву. Ехали в поезде зайцами. На варшавском рынке западные украинцы «держали мазу», пришлось сочинять, что у меня родственники тоже оттуда, они подвинулись, и мы бойко распродали свой товар. Так я получил свой первый опыт международной торговли. Если честно, было страшно. Рядом польская полиция, да и сама перевозка денежной выручки по незнакомой стране на электричке — отдельная история.
— А как родители относились к таким приключениям?
— Я ведь не нарушал закон, учился на отлично, школу закончил с золотой медалью. На этом мои социальные обязательства перед родителями заканчивались. Кстати, в последнем классе я получил еще один опыт случайного заработка. В начале 90-х в Доме ученых проводились неформальные фестивали имени Фрэнка Заппы. На них собиралась разная богемная братия, которую надо было как-то снабжать вином, едой и так далее. Я не был организатором — пригласили помочь старшие товарищи. Работа требовала изрядной ловкости, например проникнуть в гостиницу «Сибирь» за портвейном, который там продавали «гости с юга», а потом донести этот ящик до Дома ученых, чтобы его не отобрали по дороге, да еще суметь обойти вахтеров. Многое потом пригодилось в наступивших жестких 90-х. Уже студентом я начал зарабатывать больше, чем мои родители.
Студент, он же бухгалтер, ипэшник и финансист
— С таким детским опытом путь на экономический факультет ТГУ был предопределен?
— Нет, вначале я думал о медицине или об историческом факультете. У меня в семье достаточно медиков, и я частенько представлял себе, как мог бы в этой профессии преуспеть. Плюс я сам любил анатомические атласы, не боялся вида крови и даже лидировал в областной олимпиаде школьников по химии. В общем, была определенная тяга. А история просто нравилась как наука. Тогда в этой теме все бурлило, шел слом традиционных представлений, открылась самиздатовская литература, Шаламов, Солженицын. Однако уже к весне 1992 года, когда я заканчивал школу, стало понятно, что бюджетникам, связанным с медициной или историей, будет туго. Зато те, кто работали в банках даже на простых должностях, уже были на коне.
Но главное, что к тому времени по настоянию родителей я окончил бухгалтерские курсы. В стране шла настоящая революция в налоговом законодательстве, был принят новый план счетов бухучета, возник спрос на грамотных бухгалтеров: создавалась куча частных предприятий. Оказался в выгодном положении: опытным специалистам пришлось переучиваться под новые реалии, а мне с нуля усваивать все было значительно легче. Очень благодарен этому опыту, потому что научился оценивать здоровье любого предприятия через призму бухучета, и потом он кормил меня на протяжении всей учебы в университете. Уже в 19 лет меня стали привлекать для участия в аудиторских проверках: удалось набрать хорошую квалификацию. Студентом я как бухгалтер стабильно обслуживал две-три фирмы, и денег на жизнь вполне хватало.
— И кто пользовался вашими услугами?
— Разные фирмы, тогда они создавались и разваливались тысячами. Достаточно долго я трудился в одной компании на базе Архитектурно-строительного университета, которая специализировалась на контроле качества автодорог. Свой последний в трудовой биографии баланс я сдал для них в 1997 году и больше уже бухучетом не занимался, хотя базовая основа навсегда осталась в голове.
— Бизнесмены не просили вести тайную бухгалтерию и уходить от налогов?
— Они обычно делали это сами, в своих тетрадочках. Моей задачей было обеспечить им правильные взаимоотношения с государством в части финансовой и налоговой отчетности.
— Помнится, в 90-е профессия бухгалтера была не такой спокойной, многих сажали за махинации.
— Да, случалось. Предприятия, где я вел бухучет, неоднократно подвергались налоговым проверкам, но ни мне, ни моим работодателям не приходилось краснеть. Однако я старался выбирать правильные, «белые» компании. В конце концов определенный пласт бизнесменов можно было идентифицировать по …
— … кожаным курткам, малиновым пиджакам.
— … и слишком толстым золотым цепям. Да, с такими сразу было все понятно, связываться с ними не стоило — могли и зарплату не выдать, и еще чего похуже.
— А не хотелось свой бизнес открыть?
— Впервые я зарегистрировал ИП в 1994 году — бухгалтерские услуги и работа на рынке ценных бумаг, для чего даже получил аттестат профессионального участника. У меня до сих пор сердце екает при воспоминаниях о том, как накануне августа 1998 года удалось продать государственные ценные бумаги — те самые ГКО.
— Вас тянуло туда, где люди разоряются или становятся богачами, или это профессиональный интерес?
— Это же все связано: финансы, бухучет, рынок ценных бумаг — одно к одному. Мои однокашники тоже увлекались этим. Сформировалась целая среда — человек сто на весь Томск, которые разбирались в этой сфере.
— Кто-то из них стал намного богаче вас?
— Многие. Я вообще не считаю себя богатым. Я учился в одной группе с Андреем Тютюшевым и Тимуром Хисматуллиным. Мне с ними точно не сравниться. На самом деле, если хотите узнать, как стать миллионером, — это не ко мне.
Не автомобиль красит человека
— Увлечение финансами помогает строить счастливую личную жизнь?
— С будущей женой я подружился в 1992 году, нынче исполняется ровно 30 лет. А совместно жить стали в 1995 году. Она у меня в плане денег ответственный человек, который умеет зарабатывать самостоятельно не хуже меня. Поэтому наше домохозяйство сразу было зажиточным, грех жаловаться.
— В джентльменский набор бизнесмена 90-х обязательно входила иномарка. Когда вы обзавелись личным автомобилем?
— Первый автомобиль купил в 1995 году, но не иномарку — изучать машины лучше на советских образцах, где еще можно что-то починить самостоятельно, а у иномарки для этого требуется профессионал. Купил «восьмерку» и ездил на ней в университет. Тогда перед ТГУ не было шлагбаумов, на территории вуза машины парковали где угодно. Помню, как подруливал ко второму корпусу и оставлял автомобиль прямо у крыльца. На следующий год я уже ездил на другой машине. Вообще, родители никогда не владели машиной, а вот у деда по материнской линии еще с 50-х годов были машины, поэтому он для меня был автобогом. Не представлял, как парень может не хотеть иметь автомобиль.
— Современные уже не очень хотят.
— Да, мои дети тоже не понимают, зачем столько возни из-за машины. В этом есть доля правды: владение автомобилем — всегда колоссальнейший, безумный угар. Купив машину, мы теряем в ее стоимости буквально сразу, как она новенькой выезжает из салона, затем обслуживаем, страхуем, заправляем, получая постоянный риск поломки или аварии. Мои требования к машине простые — она должна быть удобная, надежная, безопасная. Сейчас хороший автомобиль может стоить 10 миллионов рублей, однако через три года его цена упадет до 5 миллионов, а у меня есть более интересные варианты вложения этих денег. Имеется порог стоимости, через который я просто не хочу переходить, да и прежние молодежные увлечения отошли в сторону. Сегодня я езжу на машине, которой 8 лет, купил ее 6 с половиной лет назад. Предпочитаю японские автомобили: немецкие лучше ездят, но тяжелее чинятся и чаще ломаются.
Из ипэшника — в чиновники
— В 2009 году вы неожиданно стали замом губернатора, да еще в непростой сфере социальной политики.
— Просто Виктор Кресс как-то инспектировал один крупный район области. Ему как обычно рассказывали о развитии, а в справке он увидел, что какой-то «ИП Самокиш» что-то крупное строит, закрывая 70-80 % всех инвестиций райцентра. Кресс с делегацией лично посетил мой объект, познакомились, разговорились. Я по молодости стал правду-матку резать, что чиновники частенько профнепригодны. Он посмеялся, потом спросил: «Ну а сам-то ты с госслужбой знаком?» Я ответил, что нет. Вскоре он предложил попробовать свои силы. Полагаю, Виктор Мельхиорович сознательно притягивал в госуправление молодежь. Понимаю, как рисковал, и оправдать его доверие было делом чести.
Четко помню свой первый день в «белом доме»: в 8:30 аппаратное совещание, потом разная незнакомая мне работа, в десять вечера пошел домой, захватив накопившиеся за день документы. Дома стал их разбирать, накладывать первые визы и где-то к 7 утра закончил, а там уже снова на работу пора. Но я быстро учился...
— Как оцениваете эти три года в роли зама губернатора? В бизнесе было проще?
— В бизнесе я всегда хорошо распознавал риски и умел их обходить. А у чиновников масса рефлексий по поводу мнения начальника и не всегда прозрачная мотивация. Бизнесмен делает конкретные вещи, его эффективность измеряется прибылью и отсутствием налоговых и уголовных наказаний. А оценить деятельность чиновников подчас сложнее.
Считаю, что государство — неплохой финансист, отличный контролер, но частенько не очень хороший исполнитель. Это не значит, что все госпредприятия работают хуже. Но у них получается или дороже, или не так быстро. Хотя в госсистеме достаточно ответственных, патриотичных людей с мегасовестью. Но чиновник больше зависит от вышестоящего начальства, а не от своего главного клиента — населения. Поэтому ряд стимулов для хорошей работы из этой системы изъят, а нагрузка повышена из-за бюрократических моментов.
Избегайте кредитов, будьте философами и… боксерами
— На чем в Томске сегодня проще делать деньги: на строительстве, пищевом рынке, инвестициях в землю?
— У каждого поколения была своя сверхприбыльная отрасль. Во второй половине 90-х это был рынок ценных бумаг. После 1998 года началось импортозамещение, и все мои сверстники занимались пищевкой. Вторая половина нулевых — это строительный бум: земля-недвижимость-стройки. Однако там рулили люди, одинаковые по возрасту с теми, кто находился у власти. А сейчас эпоха поколения 30-летних айтишников, таких, как Дорофеев, Стародубцев, Рома Малахов. Сегодня это мегаотрасль, где есть неплохие примеры зарабатывания денег.
— Случалось финансово прогорать, прямо до нуля?
— Многократно. Например, в 1998 году, когда больше 90 % заработанных мною денег просто сгорели в пламени кризиса, ценные бумаги рухнули, куча должников ничего мне не вернули. Здесь как в боксе: выигрывает не тот, кто сильнее бьет, а тот, кто встал на один раз больше противника. Трудности случались со мною не раз. Были и полукриминальные истории, когда руководители филиалов в других городах исчезали с деньгами. Много неприятных эпизодов, но я отношусь к ним философски. Главное — уметь вставать и идти дальше.
— Как вы защищали свои финансы: вкладывали в недвижимость, валюту, ценные бумаги?
— Я делал вложения в недвижимость, но не могу сказать, что это абсолютно застрахованные инвестиции. Мы ведь сознаем, что интернет-торговля скоро подточит коммерческую недвижимость: меньше станет магазинов, больше пунктов выдачи. Неправильно говорить, что существуют железобетонные вложения. Поэтому главный совет для домохозяйств: следите, чтобы ваши расходы были всегда ниже доходов. Избегайте потребительского кредитования. Иногда возникают безвыходные ситуации, когда без кредита никак, но это не должно превращаться в систему. Для бизнеса кредитование жизненно необходимо, но обращаться с ним стоит с особой осторожностью: огромное количество бизнесов рухнуло именно из-за него.
— А какой самый большой кредит приходилось брать?
— Лет, наверное, 15 назад мы были должны Газпромбанку несколько миллионов долларов. Но если посмотреть историю моего бизнеса глазами банков, думаю, что вхожу в топ надежных заемщиков. Мы были очень аккуратны и все кредитные истории завершали качественно. Никаких просрочек или тревог, даже в 2008 или 2014 году, когда страну колбасило. С банками стоит быть крайне осторожным, ведь они очень легко могут тебя разорить.
— За время работы в гордуме вам удалось понять, чего не хватает Томску для активного развития?
— Если коротко — проблема в межбюджетных отношениях субъектов и федерации. Областная власть не может качественно помогать Томску не потому, что она плохая, а из-за определенного дисбаланса в распределении налогов. Те 7-8 копеек с рубля, которые остаются в областном центре, это не деньги, на которые можно сделать из города конфетку. Безусловно, городу нужно соблюдать строжайшую финансовую дисциплину, оптимизировать расходы, искать новые источники доходов. Но для принципиальных изменений в жизни Томска требуется другой уровень межбюджетных отношений области и федерации.