Ольга Павлова: «Деньги — лишь механизм, приводящий все в движение»

Первый музей славянской мифологии с момента его появления в Томске сразу сопровождали странные слухи. Поставлен он на древнем болоте в самом центре исторического Томска, замешан на эзотерике, и владеет им красивая женщина, у которой кладовые набиты золотом загадочного происхождения. Кому еще расследовать эту тайну, как не изданию, рассказывающему о финансах?

Сладкое начало

— Ольга Геннадьевна, помните, каким был ваш первый заработанный рубль?

— В 9 лет мы с подругой устроили дворовую лавку, в которой выставили произведения собственного кондитерского искусства — кокосовые шарики. Конечно, это было развлечение, но помню, как отслеживала весь процесс — от закупки ингредиентов до маркетинговой кампании, расклейки объявлений и самой продажи. Очень милый детский опыт, у нас получилось все это продать друзьям родителей. Денег выручили немного, но расходы покрыли.

— И на что потратили прибыль? Тоже на сладости?

— Да, все очень предсказуемо. Мы не стали инвестировать в свое дело. Это беда некоторых предпринимателей — заработанные средства они пускают не в оборот, а на мимолетные прихоти. Но мы были детьми.

А первую настоящую зарплату я получила в Москве, учась на искусствоведа, когда меня наняли промоутером, менеджером по продвижению в парк Горького. Он переживал период бурного развития, мы там открывали игровое кафе с французской культурой. Это был мой единственный опыт работы по найму. Куда я тратила зарплату, уже и не помню, наверное, тоже на маленькие радости, но уже не совсем детские… А затем я стала собственником своеобразного, амбициозного и неоднозначного бизнеса — музея славянской мифологии. Сейчас думаю, что очень мало в своей жизни работала как наемный специалист, возможно, было бы полезно еще раз пройти через это.

— Вы из семьи предпринимателей, а значит, росли обеспеченным ребенком. Родители показывали, как надо обращаться с деньгами?

— Нас росло трое детей, я золотая середина, но избалованной не была. А семья очень простая, можно сказать, от сохи. Никаких безумных историй про найденные купеческие клады, дворянские корни и бабушку с наследством во Франции. Не было и поворотов судьбы, связанных с приватизацией, участием в глобальном перераспределении средств после распада Союза. Все наживалось упорным трудом. В детстве ты узнаешь о своем благополучии в сравнении с подругами: если у тебя нет куклы Барби, значит, с деньгами в семье проблемы. У меня Барби была.

Вообще, когда я пошла в первый класс, мы уже стали обеспеченными, переехали из деревянного дома с туалетом на улице в благоустроенную квартиру. Бизнес родителей встал на уверенные рельсы, но они не торопились транжирить деньги, а тут же вкладывали их в дело, поэтому мы долго жили в режиме экономии.

— Достаток семьи повлиял на выбор вашего пути? Вы ведь пошли учиться на культуролога, значит, о деньгах могли уже не заботиться?

— Этот выбор был предопределен моим складом ума — я чистый гуманитарий, не сильна в финансовой аналитике, вообще не экономист. Я скорее визионер, маркетолог, продвигающий идеи и образы, амбициозный лидер. Поэтому сделала максимально понятный комфортный выбор и после окончания школы с золотой медалью не стала ломать голову о дальнейшем. Да, конечно, это потрясающе, когда у тебя есть свобода заниматься тем, чем хочешь. Я поступила на бюджет в Институт искусств и культуры ТГУ, потом перевелась в РГГУ в Москве. Я всегда очень ценила возможность подключения к семейному делу: ездила по деревням и малым городам — в Палех, Холуй, Мстёру, Федоскино, собирая коллекцию лаковой миниатюрной росписи. А приезжая в Томск, максимально погружалась в музейные события.

— Может, вам было бы комфортнее продвигать просветительские проекты в городе-миллионнике? Одна наша гостья сказала, что в Томске жить искусством — это немножко помешательство и подвиг одновременно.

— (Смеется.) В принципе, согласна, что мы немного не от мира сего. Когда наш музей только появился, я остро чувствовала, что на нас уже примеряют клеймо городских сумасшедших. Естественно, это ведь не про понятную всем коммерцию и чистую выгоду. К примеру, фирмы, которые занимаются продажей строительных материалов и изготовлением металлоконструкций, — здесь все понятно. Но я не знаю, как иначе мог возникнуть наш культурный проект.

— Обычная ситуация: у мужа/отца серьезный бизнес, приносящий прибыль, а у жены или дочери абсолютно убыточный ресторан либо модный бутик.

— Всегда всё по-разному. Я считаю принципиально важным, чтобы взаимоотношения в семье позволяли появляться нерентабельным, но очень полезным социальным проектам. Нашим бизнесом, который стал основой благополучия, занимается моя мама и остальные члены семьи, которые как раз в сфере чистой коммерции. Безусловно, это генеральный партнер и спонсор музея (если нам вдруг не хватает необходимых средств). Без подушки безопасности начинать что-то в рискованном для Томска культурном поле вообще неразумно.

— Не бывает, что семейные вас попрекают: «Мы зарабатываем, а Оля у нас не от мира сего — тратит все на культуру»?

— Какой веселый вопрос! Слава богу, наш отец, начиная историю музея, был настолько строг и категоричен, что не допускал такого отношения к этому проекту. Он был совершенно прорывным, неоднозначным, одиозным и потрясающим человеком, который перековывал сознание всей семьи. Конечно, со стороны это сложно понять: ты берешь немалые средства на приобретение коллекции, потом строишь для нее здание. Я отдаю должное маме — не каждая женщина поддержала бы такое. Учитывая, что детей трое и деньги можно было бы потратить по-другому, инвестировать в будущее, в стабильность.

— Вы не исключаете возможность когда-нибудь потерять музей?

— Я не исключаю ничего. Когда случилась пандемия, возникла мысль: «Если это продлится долго, наверное, мы уже не откроемся». Частный музейный сектор в России никак не дотируется, хотя нас и причислили к категории особо пострадавших от пандемии отраслей. Мне бы очень хотелось способствовать изменению законодательной базы на местном или даже федеральном уровне, чтобы государственно-частное партнерство в культурном секторе перестало быть номинальным.

О вдохновении меценатами и хорошем вкусе

— В каком-то интервью вы говорили, что пока еще музей не вышел…

— … на самоокупаемость. Нет, не вышел. Комуслуги мы платим из спонсорских средств. В остальных моментах удалось нащупать пути стабильного развития: мы сами покрываем расходы на оплату труда, содержание здания. Конечно, большим подспорьем является наш магазин подарков на первом этаже. Мы работаем практически со всеми местными мастерами и предприятиями народных промыслов России. Уверена, задача выйти на стабильный доход будет решена нами в ближайшем будущем.

— Есть ли рядом экономист, который скажет вам: «Стоп, Ольга Геннадьевна, больше не надо тратить, иначе мы влезем в такую яму!»?

— У меня не настолько плохо с расчетом, чтобы попадать в яму. Весь необходимый минимум для обеспечения работы музея мы зарабатываем, но ни капельки не жируем, а балансируем. В общем, сколько потопали, столько налопали. Все очень просто.

— И как гуманитарий управляется с цифрами?

— Я росла в семье бизнесмена, с детства слушала разговоры о том, как зарабатываются деньги. Наверное, это можно назвать уроками финансовой грамотности. Просто все вокруг мыслили как бизнесмены, ломали голову, как выстроить стабильный механизм работы предприятий, постоянно подпитывать и модернизировать бизнес.

— Вы все время говорите про вливание средств для развития дела. Никто не поверит, что красивая женщина не хочет тратить на вещи, путешествия и тому подобное.

— Понимаете, я не хочу быть категоричной: если кому-то действительно приносят счастье дорогие машины, бренды — ради бога! Но меня больше задевает за душу другое. Вот сегодня утром курьер доставил нам уникальный антикварный лист конца 18 века, который отлично подходит к тематике музея. Мы нашли его в Дмитрове, на местной барахолке, и я с нетерпением жду, когда закончится интервью, чтобы поехать и наконец-то развернуть эту посылочку. Нет, не смотрите так, одежду я тоже заказываю и в Испанию тоже с радостью поеду.

— Окей, значит, лабутены есть?

— Представляете, нет. Мне больше нравятся другие марки (Смеется.).

— А неплохо бы в музее показать, как одевались сибирские модницы, например, в 18 веке.

— Да, было бы очень интересно выставить все эти душегреи и другие красивые штучки. Но мне бы хотелось открыть музей сибирского купечества. Это принципиально важная история развития Томска во всех сферах — в культурной, экономической, в инфраструктурной. Про это еще не было специализированных выставок, хотя это «вкусная» тема, замешанная на личных историях людей, которые были просто какими-то сумасшедшими. Когда читаешь заметки Макушина или переводишь на современные деньги, сколько потратил Цибульский на строительство Томского университета, — вот это меня заводит!

— Разве купеческие нравы не вернулись с новыми русскими в 90-е?

— Безусловно, параллели могут быть, но те финансовые вливания, которые осуществляли в Томск купцы прошлого, не повторились. Приведите мне фигуру из 90-х, равную Петру Макушину — таких не найдете. Да, многие купцы были выходцами из простолюдинов, и, конечно, не имеет смысла петь оды про их образованность. Однако Макушин родился в церковной среде, наводнил всю Сибирь книгами и менял свое окружение, поскольку оно было недостаточно просвещенным для него. Возможно, дело за нами: нужно больше рассказывать о положительных примерах прошлого, вдохновляя и просвещая современных предпринимателей.

— У вас есть примеры, когда богатые люди преображаются под влиянием музеев?

— Совсем недавно мы открыли экспозицию «Старый добрый Томск». Это первая попытка осмыслить купеческую историю города, воплотив ее в музейном пространстве. И некоторые взносы в развитие этого проекта со стороны местных предпринимателей были сделаны. Надеюсь, это только первая нотка — до самых сливок наших обеспеченных слоев общества мы пока не дошли. Не надо думать, будто сознание современных богатых людей закрыто для меценатства. Однако принципиально затаскивать сюда никого не стараемся — все должно делаться по собственной воле.

О простых вещах, богатых смыслами

— Вы чувствуете себя обеспеченным человеком?

— Я счастливый человек, потому что занимаюсь любимым делом.

— Но деньги в этом счастье играют важную роль, иначе сидели бы в заброшенном муниципальном музейчике. Как все сразу стало бы кисло…

— Да, наверное, чувствовала бы себя намного тяжелей, я очень хорошо понимаю, что сейчас творится в культурном пространстве. Но тогда я пыталась бы пробиться к другим фондам, которые недоступны частным музеям. Впрочем, моя планида такая, как есть, зачем думать о том, чего нет? Я же понимаю, многие думают, что музей славянской мифологии деньги лопатой гребет. Меня одно время такое отношение сильно удручало. Одному богу известно, сколько трудов и усилий вносит каждый сотрудник музея, чтобы он оставался на плаву.

— Какая самая дорогая вещь в музее, которую вы бы ни за что не продали?

— С любым экспонатом из основной коллекции связано очень многое, это часть меня, моей семьи, поэтому они мне бесконечно дороги. Помню, как собирала по деревням коллекцию лаковой миниатюрной росписи. Владимирская, Ивановская, Московская область — центры в России, где она еще сохранилась. Много искала в энциклопедиях, в интернете, знакомилась с художниками, решала проблемы транспортировки. Чем больше усилий затратил на какую-то вещь, тем она тебе дороже.

Однако в нашей семье не было дикой привязки к вещам, мы не материалисты, помешаны не на предметах, а на идеях, смыслах, образах. Конечно, я могла бы ранжировать, какой экспонат имеет большую или меньшую ценность. Скажем, с панно палехского художника Николая Лопатина я вряд ли бы сумела расстаться. Но, конечно, все зависит от предложенной суммы.

— Для вас деньги всегда имеют подчиненное значение?

— Да, это идет из воспитания. Деньги — только механизм, приводящий все в движение, они никогда не были самоцелью. Хотя они тоже из пространства эзотерики: какой язык ты с ними установил, так они тебе и отвечают.

— Я к тому, что почти все гости нашего журнала из культурной среды всегда в поиске денег, для них это вечное мучение.

— Это ужасно…

— Думал, вы скажете: «Мне жутко стыдно»…

— Ну в самом деле, неужели вы думаете, что я стану жаловаться, как неделю не сплю и вместе с сотрудниками пишу гранты в поиске денег на проведение святочных мероприятий, для которых нужны три миллиона? Такие средства никто просто так не выделит. Никому еще деньги не доставались даром, какая бы гениальная идея ни посещала.

Профиль музея в Instagram — @slav_museum

Наша редакция будет благодарна, если вы поставите лайк нашим группам во «ВКонтакте», Facebook или «Одноклассниках». Также подписывайтесь на нас в Telegram и Instagram. Еще мы есть в Дзене и на YouTube.