Александр Постников: «Мой главный капитал — жена»

Не каждый артист умеет привлекать помимо аплодисментов еще и деньги. У актера томского Театра драмы Александра Постникова талантов и возможностей, приводящих к материальному успеху, очень много. Но всякий раз, уже нащупав путь к солидному заработку, он возвращался в не очень прибыльную театральную жизнь. «Потому что работать ради денег — это скучно», уверен он.

Пельмени из оленины, икра, джинсы и 60 рублей в месяц

— Александр Фёдорович, поведайте о начале пути к вершинам финансовой мудрости — на чем сделали свой первый в жизни рубль?

— Это была смешная история. Когда я учился на втором курсе в Щукинском театральном училище, несколько наших студентов решили стать подпольными цеховиками: совместно выписали из Эстонии джинсовую ткань, из Польши пуговицы Levi Strauss, замки, заклепки, лейблы и прочую фурнитуру. Меня взяли в долю и, хотя я совсем не умел шить на швейной машинке, посадили прострачивать внутренние швы. В то время джинсы в Москве стоили не меньше 120 рублей, это среднемесячная зарплата инженера. Вот так я и получил свои первые деньги.

Однако наши соседи по дому отлично слышали шум швейных машинок, поэтому мы, сообразив, что нас рано или поздно накроют, быстро-быстро свернули бизнес и разбежались. Ведь за фарцовку заводили уголовное дело. Предприимчивость убивалась на корню!

— Дорого стоила столичная студенческая жизнь в начале 70-х?

— По нынешним временам нет, хотя я даже не был отличником: все нетеатральные предметы у меня были на тройку. Преподаватель французского Ада Владимировна спрашивала: «Постников, когда же вы выучите французский?» Я отвечал: «Аpres», что означает «после». Потом успокаивал: «Если в театре мне понадобится выучить монолог на французском, я это сумею». Мы тогда втроем со студентами снимали квартиру, из дома мне присылали по 60 рублей в месяц, этого едва хватало.

— А у родителей деньги в семье водились?

— Поскольку вначале они жили и работали в Воркуте, то достаток имелся. Отец мой Фёдор Ильич как поселенец получил половину обычного деревянного дома. Он был шахтером и зарабатывал достаточно, да и маме деньги платили. У нас на столе к Новому году появлялись мандарины — редкость по тем временам. Жизнь в Воркуте не требовала больших расходов, у оленеводов всегда можно было купить оленину. Помню, как пятилетним ребенком я сидел вместе со всеми за столом, помогая лепить пельмени. Мы замораживали их целыми мешками, а холодильник не требовался — за окном стоял мороз минус сорок, так что пельмени хранили прямо в сенях.

— Когда вы мечтали о карьере актера, учитывали материальные блага, которые приносит с собой известность?

— В советские времена такое трудно было предугадать. Обычно ты приходишь в театр, садишься на крохотную зарплату 60 рублей в месяц и вперед. Мне, правда, повезло сняться в фильме «Весенний призыв» и получить за это аж 800 рублей. Я сразу купил нормальную чешскую гитару — первое, что мне хотелось приобрести. Вообще, жизнь была проще, но в то же время приходилось изворачиваться.

Помню, что после третьего курса училища у нас в учебной программе уже стояли какие-то концерты, и меня с другими студентами отправили с гастролями на Камчатку. Мы играли прямо на кораблях и рыболовецких сейнерах, заходили на Командорские острова. Где-то на севере Камчатки, в селе Хаилино, мне удалось купить четыре трехлитровых банки красной икры по пятнадцать рублей за штуку.

Банки были тщательно запечатаны, но я даже не догадывался, что вывоз икры запрещен. Мне пояснили это, когда уже понадобилось вылетать из Петропавловска-Камчатского в Москву. Мы спрятали икру среди театрального реквизита, а в столице я отправился прямиком в ресторан «Арбат», где и продал ее уже по 120 рублей за килограмм. Огромные деньги! Одну из банок я привез в подарок родителям в Ленинград, где они тогда жили, а на вырученные деньги отправился отдыхать в Крым на все лето. Вот так приходилось зарабатывать. 

Репертуар 90-х: бизнесмен-ресторатор-миллионер

— Ваша театральная карьера после Щукинского училища достаточно известна, но как вы в 90-е вдруг занялись бизнесом?

— На тот момент я играл в Театре комедии, времена были тяжелые, а рядом открылась биржа «Гермес-планета», где торговали в основном нефтью, лесом и углем. Им требовался человек, ведущий торги. Вначале я год поработал в этой роли, а когда вошел в курс дела, меня повысили до начальника торгового отдела. В театре мне платили где-то 800 рублей, а на бирже — три тысячи. Вероятно, я там бы и остался, но неожиданно вмешалась судьба.

Дело в том, что мне удалось заключить сверхудачный контракт на крупную поставку нефти. Полагающиеся мне проценты от сделки составляли баснословную сумму. И вдруг стороной я узнал, что меня заказали, чтобы избавиться от необходимости платить такие деньги. Я счел за благо уволиться, не дожидаясь выполнения контракта, тем самым отказавшись от получения причитающихся денег. Жизнь была дороже. Впрочем, при увольнении мне заплатили какие-то отступные, но это были копейки по сравнению с тем, что мне полагалось.

Потом наступил период, когда я стал организатором и одновременно шеф-поваром при встрече делегаций из соседних республик для той же биржи «Гермес-планета». Закупались продукты, я сам готовил настоящий плов по национальным рецептам и другие блюда. Гостям очень нравилось, имелся шанс стать настоящим ресторатором. И хотя доход выходил немалый, но все это было не для меня…

Наконец по предложению ряда томских бизнесменов я открыл свою фирму ИЧП «Стрингер»: у них возникла идея гонять товары из Томска в Питер и обратно. Но эти планы провалились, зато ко мне обратился знакомый химик-профессионал, который выращивал кристаллы-анализаторы для растровых электронных микроскопов. Этот процесс очень трудоемкий, но ученый нашел способ ускорить его. Вместе нам удалось наладить торговлю кристаллами с Украиной. Вот тогда я и стал настоящим миллионером.

— А бандиты не пытались вас крышевать?

— Мы зарабатывали серьезные деньги, но для бандитов были практически невидимы, поскольку нигде не светились, а все сделки заключались по безналу, через официальные договоры. Хотя припоминаю, что уже тогда без откатов и взяток действовать не удавалось. Раньше завод, выращивавший кристаллы, был едва ли не единственным в Союзе, наша продукция пользовалась успехом, но по мере возвращения барьеров между странами СНГ торговля стала затухать. В итоге я покончил с бизнесом, вернулся в Томск и опять пришел в театр.

Нетеатральные страсти вокруг копеек и миллиардов

— Театр «Индиго», которым вы руководите много лет, мог бы стать коммерческим проектом или это чистая благотворительность?

— «Индиго» существует 14 лет, но он никогда не зарабатывал. Да, мы выигрываем гранты, но баланс при этом нулевой: полученных денег едва хватает на краски для декораций, на костюмы и гастроли. С миру по нитке набираем на спектакли, какие-то деньги я сам вкладываю, покупаю материалы. Я не считаю своих подопечных чем-то обделенными, государство им даже дает какую-то пенсию. Другое дело, что в Томске они могут работать только швеями или дворниками, куда-либо еще устроиться глухому и слабослышащему невозможно. Бывают, конечно, исключения, но очень редкие. А с помощью театра они социализируются, к ним приходит понимание, что они такие же люди. Без выхода к публике у них остается очень маленький круг общения, даже телевидение недоступно из-за отсутствия сурдоперевода.

  — Почему в Томске мало меценатов, несмотря на то, что здесь достаточно богачей и город называют культурным?

— Не знаю, видимо, богатые люди думают, что если дать денег одному, остальные замучают просьбами. Очевидно, у них нет такой тяги, они считают культурные проекты разбазариванием средств. Им выгоднее купить дом за рубль, вложиться в ремонт, а затем продать его либо устроить гостиницу с баром-рестораном и прочими нехитрыми увеселениями. Сам удивляюсь, почему владельцы миллиардов толком не способны потратить их на что-то хорошее.

— Некоторые театральные студии Москвы получают из бюджетов миллиарды рублей в год. Такие вложения могут вылиться во что-то художественно ценное или все равно получится дорогое графоманство?

— Огромные деньги, конечно же, сами по себе не могут гарантировать создание чего-то истинно ценного, чаще всего выходит графоманство. Но я не знаю, кем надо быть, чтобы иметь такое содержание. Для раскрытия настоящего потенциала не требуется гигантских сумм. Если бы томский Театр драмы получал хоть половину бюджета, доступного любому столичному коллеге, мы могли бы приглашать уникальных режиссеров и художников, которые бы делали очень качественные постановки так, что зрители бились бы за билет. В период пандемии не нужно много денег, чтобы придумывать что-то новое. Но театрам все равно приходится думать о деньгах, это постоянный источник тревоги.

Однажды «Индиго» отчитывался за использование гранта в 800 тысяч рублей. Проверяющие изучили отчет и сообщили, что он не проходит — не хватает одной копейки! Причем эта копейка потерялась в нашей части вложенной суммы. В итоге нам пригрозили вероятностью требования вернуть все 800 тысяч. Наш бухгалтер еще раз проверила документы, нашла эту копейку в отчете и показала ее проверяющим. Вместо того чтобы извиниться за напрасные тревоги и угрозы, эта казенная тетя отвечает: «Ой, что-то я ее сразу не увидела». Думаю, весь бизнес иногда сталкивается с таким отношением.   

Деньги для искусства и наоборот

— О каких финансовых трудностях и соблазнах вы бы могли предупредить молодых, решивших стать актерами и актрисами?

— Я бы вообще не советовал им идти в эту профессию, на сегодняшний день это очень дорого и никак не гарантирует результат. Все столичные театральные институты коммерческие, зависимые от денег учащихся. Чтобы получить образование, нужно выложить в год минимум 400-500 тысяч. И кто может себе позволить такое — настоящий талант или тот, у кого есть бабло? Во-вторых, у нас практически исчезла старая высококлассная педагогика, которая, как говорили в Щукинском, могла даже из табуретки сделать актера. Поэтому сегодня выпускник театрального института не может автоматически считаться актером.

— Но многие как раньше, так и сейчас зашибают огромные деньги, ставя свои актерские способности на поток.

— Да, те, кто попадает на съемки, особенно сериалов, становятся богачами. И очень многие бьются, чтобы специально попасть в сериалы. Но это такая скучная работа! Не приведи господь продать свою профессию, лишившись возможности развиваться. Например, прекрасный артист Константин Хабенский тоже позволяет себе сниматься где угодно, вплоть до сериалов, однако имеет силы вовремя остановиться и уйти в другие проекты. Потому что он знает: актеру как воздух необходимо развитие, он не должен стоять на месте, его удел — вечный поиск нового. И в театре, например, каждый спектакль как белый лист бумаги — все нужно начинать сначала. Это в бизнесе есть технологии, проверенные и высчитанные, там все одно и то же: вкладываешь, покупаешь-продаешь, снова покупаешь, это настолько скучно, что даже я бросил!

Некоторые считают, что надо просто зарабатывать деньги и больше не нужно никаких идей: бегай, суетись хоть на трех работах. В итоге люди незаметно разучиваются понимать в жизни что-то другое, кроме материальных выгод. Я говорю молодым актерам: «Ребята, нельзя брать на себя столько халтур, всякие корпоративы, елки новогодние». Дело даже не в жадности, просто в результате актер начинает незаметно стираться, у людей изнутри вымывается что-то очень важное. И в театре все тоже думают, как бы заработать.

Загнанность — это современная болезнь, но у нас она хотя бы не такая, как в Москве. Я очень не люблю за это столицу — этот сплошной поток людей, делающих что-то якобы важное. Про Томск говорят: провинциальный город. Ничего подобного! Наш город хоть с какими-то мыслями, внутренним движением. Может быть, это из-за студенчества, профессуры, культурных точек. А попробуйте выехать в Кемерово или Новосибирск и сразу увидите, что тамошнее население как-то ниже по уровню мышления. 

Баланс простого человеческого счастья

— Судя по сказанному, ничего особо материального вы пока не накопили.

— Ну как? У меня есть гараж. (Смеется.) Есть машина, на которой езжу, наверное, пятнадцать лет. Мечтаю купить новую, с большим багажником, чтобы для рыбалки снасти возить. Но вообще мой главный капитал и финансовое достижение — моя жена.

— А ведь творческому человеку с фантазией деньги могут принести столько удовольствий. Предложи я вам сейчас 10 миллионов долларов, разве вы откажетесь?

— Долларов? Ну, ребята, вы тогда долго здесь меня не увидите! (Смеется.) Мы с супругой в первую очередь отправились бы в кругосветное путешествие. Однако во время пандемии даже деньги в этом не помогут, вот ведь ирония. Вообще, думаю, с возрастом человек понимает, что ему не так уж много нужно материального. Зачем тебе, например, пятнадцать штанов? Или три автомобиля? Нам с Таней для счастья нужен домик у воды — только и всего. Потому что у меня лодка есть, рыбачить можно.

— Кстати, а кто у вас в семье заведует финансами?

— У нас разделение: супруга выплачивает за ипотеку и коммуналку, а я плачу за продукты и корм для собаки — в общем, совместный бюджет. Я продолжаю работать, хотя уже шесть лет пенсионер. И хоть всю жизнь постоянно трудился, меня мучает вопрос к нашему государству: почему у меня такая маленькая пенсия?

— А звание заслуженного артиста России разве ничего не стоит?

— Да, стоит целую тысячу рублей, которую мне за это доплачивает театр. За звание народного дают две тысячи. А вы думали, если заслуженный, то гребет деньги лопатой?